Не люблю, когда снятся люди из прошлого, но это не мешает их теням периодически возникать в тот момент, когда я меньше всего к этому готова и плохо сознаю себя. Наверное, это потому что я на самом деле никого и никогда до конца не забываю.
Хотя, в принципе, я сны посмотреть люблю. Сугубо в развлекательных целях, потому что разобраться в себе они мне никак не помогают. А вот читать про них вообще нет. Когда писатель берётся в подробностях описывать чей-то сон, у меня, читающей это, сразу же наступает лёгкое или не очень лёгкое разочарование. "Ну вот, - думаю, - а без этого слабо дать понять, что в голове у персонажа, как он относится к людям, что скрывает от себя самого?" И на обсуждениях литературы в школе и в университете меня раздражал этот обязательный анализ всех значений сна. Ну не люблю я про сны читать. Но есть и исключения, конечно. Я в детстве любила читать "Детство Никиты" А.Н. Толстого. Несколько раз перечитывала, но память сохранила только сон оттуда. Он меня почему-то пугал и одновременно завораживал. Я как-то раз даже посмотрела вариации на его тему. Крепко так засел в голове. А вот где я его прочитала, я не сразу вспомнила, так что пусть ещё и здесь побудет:

Никита увидел сон, - он снился ему уже несколько раз, все один и тот же.
Легко, неслышно отворяется дверь в зал. На паркете лежат голубоватые отражения окон. За черными окнами висит луна - большим светлым шаром. Никита влез на ломберный столик в простенке между окнами и видит: Вот напротив, у белой, как мел, стены, качается круглый маятник в высоком футляре часов, качается, отсвечивает лунным светом. Над часами, на стене, в раме висит строгий старичок с трубкой, сбоку от него - старушка, в чепце и шали, и смотрит, поджав губы. От часов до угла, вдоль стены, вытянули руки, присели, на четырех ногах каждое, широкие полосатые кресла. В углу расселся раскорякой низкий диван. Сидят они без лица, без глаз, выпучились на луну, не шевелятся.
Из-под дивана, из-под бахромы, вылезает кот. Потянулся, прыгнул на диван и пошел, черный и длинный. Идет, опустил хвост. С дивана прыгнул на кресла, пошел по креслам вдоль стены, пригибается, пролезает под ручками. Дошел до конца, спрыгнул на паркет и сел перед часами, спиной к окошкам. Маятник качается, старичок и старушка строго смотрят на кота. Тогда кот поднялся, одной лапой оперся о футляр и другой лапой старается остановить маятник. А стекла-то в футляре нет. Вот-вот достанет лапой.
Ох, закричать бы! Но Никита пальцем не может пошевельнуть, - не шевелится, - и страшно, страшно, - вот-вот будет беда...
Лунный свет неподвижно лежит длинными квадратами на полу. Все в зале затихло, присело на ножках. А кот вытянулся, нагнул голову, прижал уши и достает лапой маятник. И Никита знает, - если тронет он лапой - маятник остановится, и в ту же секунду все треснет, расколется, зазвенит и, как пыль, исчезнет, не станет ни зала, ни лунного света.
От страха у Никиты звенят в голове острые стекля-шечки, сыплется песок мурашками по всему телу... Собрав всю силу, с отчаянным криком Никита кинулся на пол! И пол вдруг ушел вниз. Никита сел. Оглядывается. В комнате - два морозных окна, сквозь стекла . видна странная, больше обыкновенной, луна. На полу стоит горшок, валяются сапоги.
"Господи, слава тебе, господи!" - Никита наспех перекрестился и сунул голову под подушку. Подушка эта была теплая, мягкая, битком набита снами.
Но не успел он зажмурить глаза, видит - опять стоит на столе в том же зале. В лунном свете качается маятник, строго смотрят старичок со старушкой. И опять из-под дивана вылезает голова кота. Но Никита уже протянул руки, оттолкнулся от стола и прыгнул и, быстро-быстро перебирая ногами, не то полетел, не то поплыл над полом. Необыкновенно приятно лететь по комнате. Когда же йоги стали касаться пола, он взмахнул руками и медленно поднялся к потолку и летел теперь неровным полетом вдоль стены.. Близко у самого носа был виден лепной карниз, на нем лежала пыль, серенькая и славная, и пахло уютно. Потом он увидел знакомую трещину в стене, похожую на Волгу на карте, потом - старинный и очень странный гвоздь с обрывочком веревочки, обсаженный мертвыми мухами.
Никита толкнулся ногой в стену и медленно полетел через комнату к часам. На верху футляра стояла бронзовая вазочка, и в вазочке, на дне, лежало что-то - не рассмотреть. И вдруг Никите точно сказали на ухо: "Возьми то, что там лежит", Никита подлетел к часам и сунул было руку в вазочку. Но сейчас же из-за стены, из картины жиг.о высунулась злая старушка и худыми руками схватила Никиту за голову. Он вырвался, а сзади из другой картины высунулся старичок, замахал длинной трубкой и так ловко ударил Никиту по спине, что тот полетел на пол, ахнул и открыл глаза.
Сквозь морозные узоры сияло, искрилось солнце. Около кровати стоял Аркадий Иванович, тряс Никиту за плечо и говорил:
- Вставай, вставай, девять часов.
Когда Никита, протирая глаза, сел на постели, Аркадий Иванович подмигнул несколько раз и шибко потер руки.
- Сегодня, братец ты мой, заниматься не будем... - Почему?
- Потому, что потому оканчивается на у. Две недели можешь бегать, высуня язык. Вставай.
Никита вскочил из постели и заплясал на теплом полу:
- Рождественские каникулы! - Он совсем забыл, что с сегодняшнего дня начинаются счастливые и долгие две недели. Приплясывая перед Аркадием Ивановичем, Никита забыл и другое: именно - свой сон, вазочку на часах и голос, шепнувший на ухо: "Возьми то, что там лежит".